Написанная в 1921 году поэма Есенина «Пугачёв» была неоднозначно принята современниками: восторженное «„Пугачёв“ ярок, грандиозен, неповторимо своеобразен…», Есенин — «возродитель великолепной трагедии, вне которой тоскует русская литература вот уже 97 лет», соседствовали с категоричным «„Пугачев“ поражает своей бедностью и однообразием». Не повезло поэме и с театральной историей — несмотря на неоднократные заверения Есенина в сценичности поэмы, ее практически не ставили на сцене. Самая известная постановка — спектакль, созданный почти шестьдесят лет назад Юрием Любимовым в театре на Таганке.
Сегодня поговорить про русский бунт — отнюдь не бессмысленный, но безусловно беспощадный, про загадочную русскую душу, мятущуюся между языческой мифологией и православной верой, между святостью и разбоем — решил актёр и режиссёр Мастерской Фоменко Фёдор Малышев.
Фёдор Малышев, режиссёр:
«Для Есенина пугачёвский бунт — почти мессианское явление, и сам Пугачёв — такой сказочный персонаж, герой, который прямо из земли, по зову, по стону людей появляется. А его потом предают, как и положено, и он гибнет. Чуть ли не античная мифологема. Мой замысел видоизменялся с каждым днём погружения в этот материал. В итоге пришли к тому, чтобы прислушаться к главному российскому парадоксу. Для эпиграфа в программке взяли Бердяева — о том, как парадоксально соединяются в русском человеке странники, священники, такие „Достоевские“, которые ищут истину, тишайшие люди и в то же время бунтующие бесконечно. Соединили с Есениным, Высоцкого, Башлачёва, Летова по этой же причине. Все они безумцы, которые хотят жизнь как-то преломить и вырваться за пределы действительности».
В новом спектакле Мастерской Фоменко яркое скифское буйство, грустная удаль и нежное хулиганство есенинской поэзии прорастает на сцене из звуков и ритмов, из стихов и песен; вытекает из тягучих звуков донского казачьего рылея; рождается из свиста косы и стука деревянного посоха. Здесь играет всё — слова, вещи, ритмы… Казачьи песни здесь соседствуют со стихами Летова и Башлачёва, а предельный минимализм оформления — выбеленное солью и ветром дерево декораций, черно-серые костюмы героев — вдруг взрывается тревожным кроваво-алым цветом. Ритм и рифма, звуки и тишина, слово и движение сплетаются в спектакле в одну протяжную сказку, рассказанную каликой перехожим при свете костра о Емельяне Ивановиче Пугачёве.
Фото — Андрея Парфёнов